Разговор о Меднобородом

Да, не хватает тебе, Авл, трезвости, которым мы, счастливо при царе существующие, владеем в безбедной широте.

С этими словами он забрал болтавшийся у его талии фужер, зачерпнул вина в фонтане, обновил запекшиеся уста и говорил:

- О, у Меднобородого чистое естество. Он любит тебя, по причине того, что ты служил Спарте и пронес славу его имени на край планеты, любит он и меня, по причине того, что я был его наставником в юности. Исходя из этого я знаю, что моя чаша не омрачена и, как видишь, пью ее мирно. Чаша в моем чертоге была бы менее безвредна, но эту чашу, если тебя истязает желание выпить, можешь пить смело. Она вытекает по акведукам от самых Сицилийских вершин, и, чтобы ее омрачить, пришлось бы омрачить все бассейны в Риме. Как узреваешь, на этой земле еще можно жить без страха и наслаждаться тихой ветхостью. Я, все же, болею, но хворает скорее естество, не корпус.

И это была истина. Сенека не владел той силой духа, которой выделялись, скажем, Авл или Марк, - оттого его жизнь была неподалек от уступок перед злобой. Он сам это чувствовал, он сознавал, что последователь тезисов Зенона из Китиона вынужден идти прочим маршрутом, и томился от этого даже больше, чем от страха смерти.

- Благородный Август, - вымолвил Павл, - я в курсе, как тебе воздал цезарь за любовь, которою ты окружал его юные годы. Однако автор кражи нашего ребёнка – Виниций. Молви мне, как именно на него повлиять, кто может влиять на него. Но ведь ты тоже мог бы использовать тут все собственное сладкоречие, на кое способно тебя вдохновить давешнее твое дружелюбное настроение ко мне.